театр — Смех и Юмор http://smeh-i-umor.ru Sun, 23 Sep 2018 05:08:25 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.7.2 Пляттские штучки: как Штирлиц испортил пастора Шлага http://smeh-i-umor.ru/2018/07/20/plyattskie-shtuchki-kak-shtirlits-isportil-pastora-shlaga/ http://smeh-i-umor.ru/2018/07/20/plyattskie-shtuchki-kak-shtirlits-isportil-pastora-shlaga/#respond Fri, 20 Jul 2018 11:11:39 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=27533

"До встречи со Штирлицем пастор Шлаг великолепно ходил на лыжах", - с улыбкой любил повторять Ростислав Плятт. Почти двухметровый актёр с интеллигентной внешностью и доброй улыбкой обладал убийственным для партнёров по сцене чувством юмора.

Они даже прозвали его шутки "пляттскми". Ничего при этом Ростиславу Яновичу ничего особенного, чтобы рассмешить коллег, делать было не нужно. Ну, почти (Читать дальше...)

https://alex-mironov.livejournal.com/981556.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2018/07/20/plyattskie-shtuchki-kak-shtirlits-isportil-pastora-shlaga/feed/ 0
Как я попал в актеры (часть 1) http://smeh-i-umor.ru/2018/01/17/kak-ya-popal-v-akteryi-chast-1/ http://smeh-i-umor.ru/2018/01/17/kak-ya-popal-v-akteryi-chast-1/#respond Wed, 17 Jan 2018 17:08:17 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=26230 Если ты поступаешь на актерский, ты поступаешь во все вузы, какие есть в городе. Гитис, Щепка, Щука, Мхат, Вгик, Кулек, какая-то академия мюзикла. Ты везде. Скоро ты становишься профессиональным абитуриентом. Ты знаешь, кто набирает курс в этом году, сколько курсов, хороший мастер или не очень. А потом, с треском провалившись, едешь в Питер, чтобы попробоваться и там.
"Знаете, только Мхат", говорит сногсшибательная брюнетка с огромными голубыми глазами. А потом ты видишь ее на пробах в Институт Культуры и вместо того, чтобы насмешливо улыбнуться (ну и где твой Мхат, красотка?), серьезно киваешь. Держись. Мы с тобой одной крови, ты и я.
Театр пылает у нас в крови.
А казалось бы, ничто не предвещало.

* * *
РГУ нефти и газа им. И.М.Губкина, "Керосинка", 1999 год
- Овчинников, вы сегодня защищаться будете? - спросил доцент Андреев. Я встрепенулся. Что?
- Ээ... я же завтра по плану?
Андреев кивнул. У него борода норвежского шкипера, короткая трубка в прокуренных зубах, растянутый свитер советского геолога и злодейский вид старого флибустьера с деревянной ногой. Только грабит он измерительные приборы. И вообще, добрейшей, хотя и ехидной, души человек.
- Кхм... Да, завтра. Но сегодня один кандидат выпал. Выступите вместо него?
По плану сейчас защита проекта, первый день. Репетиция будущего диплома.
Первый день -- день отличников. А я так, второй эшелон. Если не третий.
- У вас же проект готов? - спросил Андреев.
- У меня плакаты не с собой.
Андреев вздохнул, сунул в рот трубку.
- Часа вам хватит?

Я прикинул. Рысью через Ленинский проспект, на остановку. На маршрутке двадцать минут до фотоателье, двадцать обратно. Дискета у меня с собой. Только вот там очередь, наверное, черт. Плакаты формата А1, распечатать нужно на плоттере. Какое слово интересное -- плоттер. Плот-тер. Завораживающе.
- Да.
Я успел. Взмыленный, как рысак на скачках, я примчался в институт с плакатами, еще горячими после печати. Сашка Кротов, звезда нашего курса и мой друг, только что защитился. Пока я переводил дыхание, ребята развесили плакаты. Я выдохнул и шагнул в класс.
Комиссия сидела на стульях, смотрела на меня. Замдекана Попадько, элегантный как рояль, в дорогом костюме -- даже отсюда я чувствовал холодноватый аромат его одеколона, профессор Браго, весь круглый, словно собранный из чугунных гирь, его галстук-слюнявчик знаменит на весь институт, как и его требовательный характер, профессор Тумайкин -- добрый и мягкий, мы очень любили. Доцент Андреев стоял в стороне, прислонившись к приборной стойке, и покусывал трубку. Похоже, нервничал. Вокруг расположились зрители -- мои одногруппники.
- Дима, вы готовы? - сказал Андреев. - Начинайте.
Я начал доклад.
Мне повезло, что из-за спешки я не успел испугаться. Слушали меня вежливо, но довольно равнодушно. Еще бы, думал я. После блестящего, наверняка, проекта Сашки Кротова... Эх.
Я закончил доклад, повернулся к комиссии, ожидая вопросов. "Десять минут позора, и ты инженер", шутили на курсе. Правда, до диплома еще надо дожить.
- Скажите, - начал Попадько вежливо, с легкой холодцой в голосе. Я мысленно приготовился к худшему. - Вот вы выбрали такой дорогой прибор, а датчики поставили простые "сапфиры". Почему?
К тому моменту мне эти "сапфиры" уже снились. До сих пор при слове "сапфир" мне представляется датчик давления в разрезе, а не сверкающие россыпи графа Монте-Кристо.
Но в тот момент все знания о "сапфирах" куда-то улетучились. Осталось только удивление.
- Так хорошие же датчики? - сказал я. - Пока вроде никто не жаловался...
Эффект оказался странный. Сокрушительный.
Простая фраза порвала зал.
Смеялись все. Даже элегантный Попадько. Смеялся великий и невыносимый Браго. Профессор Тумайкин закрыл глаза ладонью и хихикал.
И все изменилось.
Я поймал волну. Забрал внимание. Теперь они были мои.
Я фактически заново описывал проект, только теперь -- по-другому. Это было путешествие в мир невероятных вертикальных сепараторов и их автоматического регулирования. В этом мире кипели страсти, и сталкивались потоки, добро и зло мелко сепарировались, а фракции разделялись. Это был Шекспир. Это был театр -- как я понял намного позже, когда уже учился на актерском. Я играл на сцене. И даже не подозревал, что играю.
Вдохновение. Разойдясь, я схватил мел и начал рисовать на доске схемы и диаграммы.
- ...а раз характеристика датчика линейная...
- Как линейная? - встрепенулся Браго. Кажется, он сделал попытку вырваться из паутины моего обаяния. "Слышите вы меня, бандерлоги?"
- Все правильно, на этом интервале -- может быть принята за линейную, - отрезал профессор Тумайкин. "Слышим, Каа". - Продолжайте, пожалуйста.
И я продолжал.
Когда я закончил, раздались аплодисменты. Я вышел из лаборатории, не чувствуя под собой ног. Меня поздравляли, хлопали по плечу. "Ну ты даешь", сказал кто-то. Я только помотал головой. Особое чувство. Полет. Ты легкий-легкий, а земля проносится где-то далеко внизу под твоими ногами. Словно ты человек с картины Марка Шагала. И вслед за тобой летит бесконечный, на все небо, лохматый шарф. Кайф.
Именно ради этого чувства актеры выходят на сцену.
Комиссия ушла. Доцент Андреев позвал всех в лабораторию, чтобы огласить итоги.
- Кротов -- пять, отличный проект, отличные знания. Овчинников... - доцент помедлил, пожевал шкиперскую бородку. И добавил, с сомнением глядя на меня: - Овчинников пять. Понравился.
Кажется, в этот момент мне стоило что-то заподозрить...


=========
В качестве иллюстрации: Лоуренс Оливье в фильме "Гамлет"

https://vrochek.livejournal.com/200182.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2018/01/17/kak-ya-popal-v-akteryi-chast-1/feed/ 0
Орландо и Адам ждут добавки http://smeh-i-umor.ru/2017/05/24/orlando-i-adam-zhdut-dobavki/ http://smeh-i-umor.ru/2017/05/24/orlando-i-adam-zhdut-dobavki/#respond Wed, 24 May 2017 17:17:47 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=23598

As You Like It / "Как вам это понравится", режиссер Поль Циннер (Paul Czinner), UK, 1936.
Орландо - Лоуренс Оливье (Laurence Olivier), Адам - Дж. Фишер Уайт (J. Fisher White).

Это они ждут дополнительную порцию салата имени юбиляра: будущему сэру Ларри, он же, в данном случае, Орландо, нынче 110 лет (р. 22 мая 1907 г.) А пока что юбиляр вошел в роль и рассказывает старому слуге Адаму, как нехорошо с ним по сюжету поступает его старший брат, которого, кстати, зовут Оливер (Oliver).

Творчество сэра Ларри принесло мне пользу. Посему я пользуюсь сим круглым случаем, дабы еще раз выразить благодарность.

http://valya-15.livejournal.com/752651.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2017/05/24/orlando-i-adam-zhdut-dobavki/feed/ 0
Здесь надо смеяться http://smeh-i-umor.ru/2016/07/09/zdes-nado-smeyatsya/ http://smeh-i-umor.ru/2016/07/09/zdes-nado-smeyatsya/#respond Fri, 08 Jul 2016 23:08:07 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=18765 Константин Яковлевич ФИНН
(настоящая фамилия Финн-Хальфин)
Родился 19 мая 1904 года в Москве, умер 3 января 1975 года в Москве. Русский советский драматург, прозаик. Участник Гражданской войны. Затем заведовал литературным отделом журнала «Красноармеец», был заместителем ответственного редактора журнала «Говорит СССР», редактором Радиокомитета.

Художник Юлий Абрамович ГАНФ

    Театру Сатиры в юбилейные дни в числе прочих благ мне хочется пожелать хороших, веселых пьес.
    Увы, бывает так: автор определил свое творение комедией, и поэтому-то во множестве мест ремарки: Смех... Смеются... Весело смеются и т. п.
    Я охотно допускаю, что автор действительно искренно и заливисто смеялся в этих местах, но, увы, oн в этом деле первый и последний человек, которому смешно.
    В дальнейшем происходят следующие события: безуспешно попытавшись рассмешить директора, замдиректора, завлитчастью, главрежа, администратора и зашедшего на огонек бутафора, автор читает свою пьесу актерам. «Павел смеется», «Вася хохочет», «Иринка заливисто...», «Петька переливисто», «Тоня как колокольчик», «Все ребята весело хохочут», — бросает он в молчаливую, сосредоточенную толпу актеров. За полтора часа читки автор этот от имени женщин и мужчин смеялся столько, что даже осовел. Он жадно пьет воду и жадно глядит на актеров. Они тоже осовели, полное всеобщее осовение. Директор и замдиректора, слушающие пьесу во второй раз, осовели больше всех, пьеса в кратких обсуждениях признана интересной, отражающей, отображающей комедией.


      Во время застольного периода все обстоит прекрасно. Режиссер изо всех сил не пускает актеров играть. Это ему удается: они не хотят играть. Некоторых, неправильно понявших режиссерское предписание «не играть пока что» и опаздывающих, пропускающих репетиции, одергивают — и все идет прекрасно.
      Исключением в грустном коллективе является автор, который вдруг улыбнется, вдруг засмеется. Но все знают, что он человек нервный, не очень здоровый, и относятся к этому без удивления.
      Во время репетиций на сцене дело обстоит хуже.
      — Вам здесь смеяться надо, Петр Петрович,— говорит режиссер актеру.
      — Смейтесь сами! — отвечает несдержанный актер.
      — Я попросил бы вас соблюдать трудовую дисциплину! — кричит режиссер.— Это уже не первый случай, когда вы отказываетесь смеяться во время репетиций. Может быть, вы и на спектакле не будете смеяться?
      — На спектакле видно будет,— отвечает уклончиво актер.
      Вмешивается автор. Он старается говорить ласково, убеждающее.
      — Неужели вам не смешно? — спрашивает он. — Это место насыщено смехом. Ну вот смотрите. Вы подходите к Любке с желанием её обнять, она оборачивается и показывает вам кулак. Неужели же, простите меня, в актерской среде нет еще настоящего понимания глубины явлений...
      — Я буду смеяться на генеральной, — мрачно вставляет актер.
      Вечером автор приглашает актера к себе. Часа через два такой разговор.
      Актер. Я тебя люблю, Коля, я тебя больше всех на свете люблю. Все, все проси у меня, но смеяться не могу... понимаешь...
      Автор. Во-первых, я не Коля, а Борис, но не в этом дело. Я прошу тебя, ну для меня, только в особо насыщенных местах хотя бы.
      Актер. Ладно, только для тебя. Ты мне отметь эти особо насыщенные места, я буду смеяться. H до чего же я тебя, Сережа, люблю...

      И вот на спектакле сцена хохочет — в зрительном зале молчание.
      Это, собственно, конец. Конечно, я сгустил краски. Уж очень не люблю скуки в театре.

http://valsur.livejournal.com/429182.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2016/07/09/zdes-nado-smeyatsya/feed/ 0
ВОЙНА И МИР (взгляд изнутри) http://smeh-i-umor.ru/2016/02/05/voyna-i-mir-vzglyad-iznutri/ http://smeh-i-umor.ru/2016/02/05/voyna-i-mir-vzglyad-iznutri/#respond Fri, 05 Feb 2016 19:08:24 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=15602  Получил по почте очень замечательный текст, хотя он немножко затянут.  К сожалению автора не удалось обнаружить.  Буду признателен, если кто-то сообщит имя автора и я с удовольствием его вставлю.

В феврале 2002 года на сцене Метрополитен Опера состоялась премьера оперы «Война и Мир». Даже те, кто не знаком с оперой Прокофьева, а только читал роман, понимают, что для театра, рискнувшего воплотить это действо на сцене, создать спектакль по такому грандиозному эпическому произведению – труд адовый. Зрелище почти на 4 часа. Большое количество эпизодов. Шестьдесят восемь (!) основных ролей. Балы, война, русские войска, французские войска, уланы и драгуны, гренадеры и кирасиры, гусары и казаки, фузилеры и вольтижеры, маркитанты, фуражисты, партизаны, горожане, ополченцы, хоры, балет, миманс и прочая, и прочая, и прочая... По сцене передвигаются большие массы народа, сталкиваются, воюют, танцуют, убивают друг друга... И при этом ещё и поют. В общем – дурдом. Страшный сон для режиссера-постановщика. Лев Николаевич ворочается в гробу, потому как старик оперу не жаловал, и обзывал всякими нехорошими словами.

Тhe New York Times накануне премьеры сообщала:

(Далее под катом часть первая, которую я очень рекомендую прочесть - не пожалеете)


"На глубине трех этажей под Линкольн-центром русская армия учится маршировать!"

"В финальной сцене заняты 346 человек и лошадь!"

"Завербовано 160 безработных актеров!" Заметьте – не приняты на работу – «to hire», не рекрутированы – «to recruit», а «завербованы» – «to enlist».

"Наняты дополнительно костюмеры почти со всего Бродвея...”

“Под костюмерные занята подземная пожарная станция...".

Как очевидец, свидетельствую, что всё так и было – сам работал в этой бывшей пожарной станции, переоборудованной под костюмерную, и даже был там начальником. Но это уже иная история, из-за которой я, собственно, и взялся за перо и о которой расскажу чуть ниже.

Так вот, премьера. По сцене, которая представляет собой вращающийся купол, как бы половину земного шара, перемещаются туда-сюда эти самые 346 человек и лошадь, и 160 завербованных безработных актеров, которые работниками МЕТ не являются, а потому на огромной сцене этого театра ориентируются не слишком хорошо. Тем более, что по куполу, очень, кстати, выразительному с точки зрения художественного замысла, двигаться весьма неудобно. Тем более в полутьме.

Близится финал. Тринадцатая, заключительная картина – "Смоленская дорога". Под мощное оркестровое вступление, изображающее разбушевавшуюся пургу, в густых вечерних сумерках по Смоленской дороге бредёт отступающее французское войско. Убогие, замерзшие люди в драных мундирах. Партизанский отряд во главе с Денисовым, Долоховым и Щербатым атакует конвой, охраняющий колонну русских пленных, и освобождает их. Французы в панике бегут. В музыке – победные литавры и трубы во славу русской армии.

И вдруг, в неверном свете метели, от беспорядочно отступающего французского отряда отделяется солдат и вместо того, чтобы вместе с товарищами по боям удалиться за кулисы, он, закрыв лицо руками, как бы преодолевая суровые порывы зимних российских ветров, начинает пятиться в направлении зрительного зала. Ну, заблудился французик в полутьме незнакомой сцены. Заигрался. И все бы ничего, но потерявший ориентировку завербованный безработный не заметил в темноте, что между ним и залом разверзся глубокий овраг оркестровой ямы. Куда он, естественно, под изумление первых рядов партера и оторопевшего дирижера, со всего маха и навернулся.

Читатель наверное думает, что я сейчас начну описывать, как этот незадачливый солдат свалился прямо на головы не ожидавших такой пакости оркестрантов. Не спорю – это было бы соблазнительно. Здесь есть, где разгуляться. Несчастный падает в оркестр, визжат скрипачки и виолончелистки, звенят тарелки, грохочут барабаны, хрюкают тромбоны и тубы, с треском рушатся пюпитры и так далее, и тому подобное... Но нет. Нет, нет, нет, друзья мои. Это ведь Метрополитен Опера. Здесь охрана труда. Не дай бог, что-то подобное случится – засудят к чертям собачим. Здесь с одной стороны профсоюз музыкантов, с другой – профсоюз работников сцены, с третьей – гильдия актеров... То есть подобные случаи предусмотрены, последствия на сто рядов просчитаны и все меры предосторожности загодя приняты. Над оркестровой ямой со стороны сцены натянута страховочная сетка и даже при всем желании сигануть в оркестр – ничего не получится. Наш незадачливый герой благополучно в эту сетку и свалился. Но, как дисциплинированный актер, чтобы не привлекать к себе внимание и не нарушать ход спектакля, затаился там и не шевелится. А поскольку всё это произошло в темноте под вой метели и музыку победы русского оружия, то кроме оркестра и первых рядов партера никто, в общем, потери бойца не заметил.

И всё, возможно, проскочило бы тихо-мирно, но гёрл-френд этого безработного, которая тоже была занята в последней сцене, не обнаружив своего любимого в отступающей за кулисы колонне, начала его искать. И тут ей кто-то сказал, что, мол, не волнуйся, darling, всё в порядке, пал смертью храбрых – в оркестровку гикнулся. От этого ошеломляющего известия darling впадает в неуправляемое буйство, поднимает дикий хай, крича, что у него, дескать, больное сердце, что он плохо видит, и вообще, наверняка, умер. "Нe died, he died…» – путаясь в соплях, повторяет она, – «He is dead!". Ну, а что, скажите на милость, она должна думать? Человек сверзился в яму – и тишина. Ничего не видно, ничего не слышно... Ясен пень – кирдык. И как любая женщина, потерявшая на войне мужа, она рыдает, обливается слезами и угрожает всех засудить.

Шум из-за кулис перекидывается в зал. Подбитый влёт на высокой ноте творческого экстаза, Валерий Абисалович Гергиев останавливает и так уже полузахлебнувшийся оркестр, помощник режиссера даёт занавес, зрители из первых рядов заглядывают в оркестровку, пытаясь увидеть, куда исчез человек, зрители средних и задних рядов, видя, что первые ряды столпились у барьера и на что-то показывают в оркестровой яме, тоже встают, пытаясь понять, что случилось, музыканты тычут страдальца-француза в задницу смычками – мол, давай уже вылезай, война окончена, а тот свернулся в сетке калачиком и признаков жизни не подаёт.

А за кулисами своя жизнь: постановщики спектакля – режиссер Михалков-Кончаловский, художник Георгий Цыпин, художник по костюмам Татьяна Ногинова, приготовившиеся выходить на поклон пожинать лавры, каждый в своем углу держатся за сердце, пьют валидол, и на фоне бьющейся в истерике гёрл-френдши рисуют себе ужасные картины, как их будут судить и на какое количество миллионов. А главное – КОГО и ЗА ЧТО. Кончаловский думает, что, конечно же, его, за то, что неправильно что-то смизансценировал, да и вообще, режиссер, как известно, всегда за всё отвечает. Цыпин не безосновательно считает, что крайним назначат его за этот проклятый купол на сцене, на котором еще на репетиции несколько актеров чуть ноги себе не переломали. Ногинова полагает, что возможно что-то было не в порядке с костюмом – актер запутался в складках или что-нибудь ещё в этом роде... Тут прибегает генеральный менеджер Метрополитен Опера мистер Джозеф Вольпе, который в это время репетировал в директорской ложе торжественную речь о дружбе народов Америки и России, и тоже начинает биться в падучей и рвать на груди волосы, потому что уж он-то точно за всё ответит. И за увечье актера, и за разгром русских войск под Аустерлицем, и за войну 1812 года в Европе, а может быть даже (угораздил же бог связаться с русскими) за пакт Молотова-Риббентропа.

В конце концов, с помощью пожарных француза извлекли из сетки, спектакль кое-как закончили, и на поклон мистер Вольпе вышел, ведя за руку ошалевшего от свалившейся на него славы молодого актера:

– Этот отступающий французский солдат, – сквозь зубы пошутил Вольпе, – сбился с пути в русской метели.

Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Американцы любят незатейливые шутки.

На следующий день нью-йоркские газеты широко осветили этот драматический эпизод войны 1812 года. Один заголовок мне особенно понравился:

«Много солдат пало в Отечественной войне 1812 года, но ни один из них не пал в оркестровую яму!..»

Мог ли безработный бродвейский лицедей мечтать о таком сногсшибательном успехе на одной из самых престижных сцен мира?! Какой там Хворостовский! Какая там Нетребко! Что вы!

Этот эпизод стал ярким заключительным аккордом в той безумной симфонии событий, которые ему предшествовали. Скажу больше: если бы он не произошел, его следовало бы придумать, потому что это был естественный, закономерный финал всего того, что происходило на протяжении десяти месяцев, пока шла подготовка к этому историческому спектаклю. Собственно, к произошедшему на премьере, лично я никакого отношения не имею. Это взгляд из зала, снаружи, так сказать. Но зато я имею некоторое отношение к тому, что происходило ранее, задолго до премьеры. О чем и хочу рассказать. Назовем это – «взгляд изнутри».


 Продолжение в следующем посте.

http://vladibo666.livejournal.com/644716.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2016/02/05/voyna-i-mir-vzglyad-iznutri/feed/ 0
Коки пизари http://smeh-i-umor.ru/2015/11/12/koki-pizari/ http://smeh-i-umor.ru/2015/11/12/koki-pizari/#respond Thu, 12 Nov 2015 15:08:42 +0000 http://smeh-i-umor.ru/?p=13290
Кузьма Петров- Водкин. Театр.

Я давно собираю и коллекционирую актерские оговорки. Они происходят по разным причинам - от волнения, от страха, от забывчивости и даже от выпитой накануне рюмки, чего уж там. Не все актеры любят вспоминать свои оговорки, но некоторые остаются в истории:

***

В финальной сцене "Маскарада" молодой актер должен был, сидя за карточным столом, произнести нервно: "Пики козыри", задавая этим тон всей картине. От волнения он произнес: "Коки пизари", придав сцене совершенно другой, комический характер.

***

Шла сцена, где король и придворные долго ожидают кардинала, как вдруг докладывают: "Кардинал Ришелье"! Все замолкают, эффектная пауза — и торжественно появляется Ришелье. Роль слуги который произносит эти два слова, была поручена молодому актеру. Прима театра актер Милославский его нещадно муштровал, заставляя без конца повторять реплику:"Кардинал Ришелье"
Бедняга-актер жутко волновался. И вот спектакль... Король и двор замолкают... Небольшая пауза... И слуга выпаливает: "Радикал Кишелье!"
Милославский в бешенстве выскакивает на сцену и набрасывается на несчастного: "Ришелье! Ришелье! Ришелье! И не радикал, а кардинал! Кардинал, каналья!"

***

Вахтанговцы играли пьесу "В начале века". Одна из сцен заканчивалась диалогом: - Господа, поручик Уточкин приземлился! - Сейчас эта новость
всколыхнет города Бордо и Марсель! Однако вместо этого актер, выбежавший на сцену, прокричал: - Поручик Уточкин... разбился! - Его партнер озабоченно протянул: - Да... сейчас эта новость всколыхнет город Мордо и Бордель!

***

Знаменитый актер Александринского театра Василий Далматов как-то совершенно запутался на спектакле. Вместо "Подай перо и чернила" сказал: "Подай перна и черна, тьфу, чернила и пернила, о господи, черно и перно. Да дайте же мне наконец то, чем пишут!"
Гомерический смех в зрительном зале заглушил последнюю реплику актера.

http://belan-olga.livejournal.com/2124163.html

]]>
http://smeh-i-umor.ru/2015/11/12/koki-pizari/feed/ 0