Вождь племени аквазин Нана Адаку II торжественно отмечал двадцатилетие своего правления. Отовсюду, даже из самых отдаленных уголков, стекались в город Нкваби его подданные.

На улицах редко можно было видеть людей в европейской одежде. Почти все были в исконных нарядах Золотого Берега. Мужчины щеголяли в плетеных сандалиях и ниспадавших с одного плеча традиционных кенте из пестрого бархата или яркой домотканой материи. Величественно вышагивали, позвякивая золотыми сережками, браслетами и цепочками, женщины в национальных одеждах. Барабаны отбивали ритм благодарственных молений.

Празднества проходили в разгар сбора и продажи бобов какао, всюду слышался звон монет, фермеры тратили деньги направо и налево. Встретившись после долгой разлуки, друзья не скупились на виски, джин, шампанское. За разговорами о новостях, воспоминаниями о былых временах принесенная в дар бутылка осушалась порой самим подарившим. Впрочем, никого это не смущало, настроение у всех было приподнятое.
В четыре часа пополудни люди неторопливо направились в главный парк города, где все было подготовлено для празднования одвиры [Одвира — традиционный праздник народности тви, который отмечают в Гане в сентябре-октябре. (Прим. авт.)]. Там и сям виднелись беседки из пальмовых листьев.

Оманхене, верховный вождь племени, в золотой короне и расшитом золотыми бусинками кенте, прибыл в паланкине под пестрым праздничным зонтом. На грудь правителя бесчисленными рядами спускались золотые ожерелья, а широкие золотые браслеты скрывали руки от кисти до локтя. В руке он держал разукрашенный слоновый хвост, которым приветственно махал ликующей толпе. Мальчик лет двенадцати, олицетворяющий душу вождя, сидел напротив него, сжимая в руках меч — символ верховной власти.
За Оманхене, утопая в пышных одеждах из зеленого и красного бархата, следовал Адонтехене, второй по значению человек племени. На его голове красовалась повязка, отделанная олотыми пластинами.
Один за другим под яркими зонтами прибывали вожди селений. Каждый раз, когда на землю опускался очередной паланкин нескончаемой процессии, барабаны отмечали это победоносным громом, и в толпе раздавались восторженные клики.
Оманхене уселся на помосте рядом с районным комиссаром капитаном Хоббсом и старейшинами племени. Шут Саса в нелепых пестрых штанах и шапке из обезьяньей шкуры корчил рожи перед Оманхене, искоса поглядывая на него, кувыркался, кривлялся, но вождь даже не улыбнулся: по этикету ему не полагалось смеяться на виду у всех.

Городской парк являл собой захватывающую картину языческого великолепия. Вожди, каждый со своей свитой, расположились под праздничными зонтами всевозможных цветов. Сверкали на солнце золотые жезлы жрецов и гриотов [Гриоты — африканские народные историки и сказители. Каждый знатный род обычно имел собственного гриота-архивиста, который жил и кормился при дворе своего господина, а часто и воспитывал его детей]. Женщины в вышитых нарядах из пестрого шелка или бархата, с великолепными прическами, украшенными золотыми шпильками и заколками, напоминали роскошных тропических бабочек. Юноши в развевающихся кенте степенно прохаживались по площади; на головах у них сверкали повязки из переплетенных шелковых лент.
Под непрерывную дробь барабанов, задававших ритм, девушки начали ритуальный танец. Они порывисто устремились вперед, затем, плавно поводя плечами, разделились на два ручейка. Особенно хороша была танцовщица в кенте с рисунком из красных, синих и зеленых квадратов, которая двигалась с легкостью и очаровательной грацией дикого лесного зверька. Оманхене, пронзенный ее красотой, бросил танцовщицам пригоршню монет. Девушка улыбнулась, когда на нее со звоном посыпался золотой дождь. Все, кроме той, которой предназначался щедрый дар, начали быстро подбирать монеты. Она же как ни в чем не бывало продолжала танцевать.

Оманхене обратился к своему преданному гриоту:
— Кто эта прекрасная танцовщица?
— Увы, я не знаю ее.

У пятидесятилетнего Наны Адаку II было сорок жен, но новая красавица взволновала его так, будто он всю жизнь — в награду или в наказание — прожил с одной-единственной женой. Желание нестерпимым огнем обожгло его. Все сорок жен настолько наскучили вождю, что в последнее время он забывал даже их имена. Его последняя, молодая, жена разрыдалась от обиды, когда он назвал ее Одой — именем своей первой жены, старой и уродливой.
«Эта танцовщица совсем не похожа на них, — подумал вождь, — с ней во дворце станет веселее». И он снова повернулся к толкователю:
— Я заплачу за нее сто фунтов.
— Но, Нана, возможно, она уже замужем.
— Ее муж получит отступного — сколько захочет. — Гриот отлично знал своего Оманхене: если уж ему приглянулась какая-нибудь красотка, он добьется своего.
— Возьми у главного казначея пятьдесят фунтов, найди ее родственников, отдай им деньги; оставшиеся пятьдесят фунтов она сама получит вечером во дворце. Передай свой жезл Коджо и немедленно приступай к делу.

Нана Адаку II не любил тратить время попусту. Попадая под власть женских чар — будь то нежный голосок, блеск глаз, точеная ножка, — он становился нетерпеливым, неистовым и не находил покоя, пока не добивался желанной цели. В этом он не отличался от большинства мужчин. Но мужчины — циники и способны, расточая комплименты, соблазняя и соблазняясь, предусмотрительно думать о том, как бы не связать себя на всю жизнь по рукам и ногам. С другой стороны, и сами женщины в этом смысле теперь гораздо рассудительнее. Их не слишком волнует мужская красота. А потому и свадьба заманчива лишь в том случае, если у избранника туго набитый кошелек и прочное положение в обществе. Так, кстати, возникает и новый тип современной женщины — практичной, по-мужски расчетливой. Такая или ищет мужа, непременно совмещающего качества прекрасного любовника с достоинствами состоятельного покровителя, или вообще не выходит замуж.

Но пора вернуться к Нане Адаку II, которому к шести часам уже приелось шумное сборище, и он с облегчением вздохнул, вновь очутившись в своем паланкине.
Заколыхались праздничные зонты, вожди уселись в паланкине, забили барабаны, еще громче зашумела толпа…
Вскоре спустились сумерки. Опустели беседки из пальмовых листьев, устроенные в городском парке.

Приняв ванну, Оманхене облачился в зеленое одеяние, расшитое золотом, и удобно расположился в уютной гостиной на обитом бархатом диване. Двое слуг обмахивали его с обеих сторон опахалами из страусовых перьев. Конверт с пятьюдесятью фунтами дожидался своего часа. Оманхене знал, что его гриот — человек расторопный, не лишенный дипломатических способностей, можно не сомневаться, что уже сегодня прелестная незнакомка будет во дворце.

В предвкушении райского блаженства он, должно быть, задремал. Очнувшись, вождь увидел у своих ног коленопреклоненную девушку. Он поднял ее, усадил подле себя на диван.
— Ты не жалеешь, что пришла? Как тебя зовут, милая девочка?
— Эффуа, мой господин и повелитель.
— Красивое имя, под стать тебе самой. Вот возьми остальные пятьдесят фунтов выкупа. Мы тайно поженимся сегодня вечером, а церемонии отложим на потом.
Нана Адаку II отнюдь не первым использовал этот прием: и цивилизованные, и не очень, и вовсе дикари — во всем мире мужчины говорят в минуты искушения одно и то же.
— Можно мне отдать эти деньги матери, она там ждет? — спросила рассудительная красотка.
Вождь утвердительно кивнул. Эффуа вышла и быстро вернулась.
— Нана, моя мать и члены моей семьи благодарят тебя за столь щедрый дар.
— Пустяки, моя красавица, — отмахнулся вождь, перебирая бусы из слоновой кости, уютно устроившиеся на ее прелестной груди.
— Они считают, что я доставляю тебе особое удовольствие, раз ты делаешь мне такие подарки, — сказала она, застенчиво улыбнувшись.
— Милая, но ты же просто очаровательна. Разве у них нет глаз?
— Прости, мой повелитель, но я и сама что-то не понимаю тебя.
— Не понимаешь, моя скромница? Да ты только посмотри на себя вон в то большое зеркало.
Лукаво улыбнувшись, девушка подошла к зеркалу, полюбовалась собой. Потом кокетливой походкой приблизилась к Оманхене и прильнула к его груди.
— Ты очень красива, Эффуа. — Вождь провел рукой по ее черным блестящим волосам, столь искусно заплетенным в косы.
— Но, господин мой, ведь я всегда была такой, разве нет?
— Думаю, что да, красавица, но я-то увидел тебя только сегодня.
— Только сегодня?
— Ну да, любимая.
— Разве ты забыл?
— Что?
— Ты же заплатил пятьдесят фунтов… и женился на мне два года назад.

Перевод М. Теракопян

http://fem-books.livejournal.com/1161723.html