Дневники тестя. Пролог.

Маша ходит в школу с какой-то радостью. В речи её зачастили слова-паразиты Никита, Денис и Матвей. Домой возвращается ещё трезвая, но уже на каблуках. А у меня как отца даже ружья нет.

Судя по котятам её детства, жених грядёт шелудивый, одноглазый и с поломанной лапкой. Чтобы протащить нормального кандидата, я готов на махинации, вбросы и митинги с покрышками. Но то ли к Новому году всех разобрали, то ли женихов в принципе не достать. На Алибабе предложений ноль. На других сайтах есть, но в дом я это не пущу.

Скорей всего, Машу вернут домой прямо в свадебной упаковке. Она фантастический лодырь. Лень защищает нас от раннего брака лучше свирепых братьев. Мне за неё радостно и стыдно.

Я учил её готовить. Нашёл рецепт щей, не требующий мелкой моторики. Идём, говорю, открывать для себя удивительный мир кипятка и кислой капусты. Маша пришла на кухню в пальто, (у нас плохо топят), забралась с ногами в кресло и стала декламировать Бродского. Я тем временем варил. Щи оказались с лимоном и сахаром. Если добавить заварки и убрать остальное, получим второе блюдо, необходимое для становления семьи.
Сам рецепт Маше понравился. Ритмика текста, широкие жесты, морковь на обоях, пламя в потолок, всё очень красиво. Щи же своим букетом как бы подталкивают к сыроедению. После дегустации мы с кастрюлей не шли в сторону унитаза, а именно бежали.

Ничего. Однажды, другие дети вцепятся зубами Маше в ногу. Тогда она снимет пальто и сварит свою первую кашу, крепкую как цемент и такую же вкусную. Через год посягнёт на клёцки и фрикадельки. Семью сначала придётся пороть, чтобы не выплёвывала предметы искусства. Потом подчинённые привыкнут и даже признают что-нибудь лучшим супом района. Получив из будущего эти предвидения, я прекратил уроки кулинарии. Перешёл к красоте.

Я продемонстрировал как ходят фотомодели. Маша отнеслась не серьёзно, потому что молодая. Потом показал приёмы кокетства. Я умею двигать бровью, плечом и бедром. Если бы не срывы в греко-римскую борьбу, мои уроки были бы идеальны. Взмах ресниц и полуулыбка не должны перетекать в бросок через спину. Это понятно. Просто я не чувствую, где надо остановиться.

Ещё объяснил: благодаря текучести и ранимости, любая женская сиволапость может стать манящей и порочной. Это удивительно. Первая моя любовь наклонилась за сумочкой и тридцать лет уже я помню тот изгиб. Вторая сбивала дыхание движением брови. Ещё одна садилась на шпагат где ни попадя, что само по себе красиво.

Узнав, как девушка ходит и поправляет волосы, начинаешь любить и душу её. Майне зюсих каце Лариса Григорьевна показала мне свои рентгеновские фото. Как я и предполагал, у неё ужасно красивый позвоночник. Лордоз с кифозом похожи на скрипичный ключ. Дорзальные и вентральные отростки изящны, рёбра округлы, застенчивая печень в их тени как девица в летней беседке. А почки! Положительно, Лариса Григорьевна в разрезе не уступает себе целой. Повешу её портрет в кабинете между Шишкиным и Модильяни.

Вот то-то и оно, говорит Маша. Не надо волноваться, отец. Главное в любви — это любовь.
А я видел любовь и поэтому как раз волнуюсь.

Младшая дочь Ляля тем временем выкрасилась в чёрный, носит штаны с дырами и слушает страшный рок. Поцелуи и обнимашки, говорит, для слабаков. Настоящая папина радость.

Фото: Маша глядит на чудище, но видит принца.