Книжный гендер: «мужские» и «женские» тексты
В XVII–XIX веках в оформлении некоторых книг использовался переплёт из человеческой кожи
Изображение: Massimo Barbieri, 2009 год
tyotasofa пытается разобраться, в чём состоит главное отличие «женской» литературы от «мужской». «Женская, вроде как, вся про чувства, затянутая, сентиментальная и неглубокая. Мужская же, наоборот, вся состоит из закрученного сюжета и глубоких мыслей, формулировки точны, эпитеты сочны, „правда жизни“ прёт из каждой строки».
Про литературу мужскую и женскую. В фейсбуке наткнулась на фразу: «книга — яркий пример женской литературы, от чего меня лично воротит, но другим женщинам наоборот нравится, я знаю. Сентиментальная и бабская литература, я не любительница такой».
Интересно, почему термин «женская(она же — „бабская“) литература» есть, а «мужская литература», если и встречается, то исключительно в противопоставлении литературе «женской» и с положительными коннотациями. Мол, настоящая мужская литература, не смотрите, что баба пишет. Попыталась сообразить, что же является «женской» литературой в ее худшем понимании и что является «настоящей мужской». Женская, вроде как, вся про чувства, затянутая, сентиментальная и неглубокая. Мужская же, наоборот, вся состоит из закрученного сюжета и глубоких мыслей, формулировки точны, эпитеты сочны, «правда жизни» прет из каждой строки. Вот Чехов — мужской ли писатель? Там у него много про разные чувства. Почти в каждом произведении. Или Ремарк? Там вообще сплошная рефлексия. Не пора ли обозвать их произведения «бабской литературой» и убрать из школьной программы? Попыталась представить эталонную мужскую и эталонную женскую прозу. Получившееся записала. Похоже?
Мышцы напряглись, жилы вздулись, рука сдавила горло. Враг захрипел, упал, умылся кровью, издох. Он пошел по трупам, давя дымящиеся, как мамин борщ из чугунка, скользкие кишки.
Командир прохрипел из-за спины: Пристрели вон ту сволочь, шеволицца!
Не глядя, он пустил короткую очередь куда-то в сторону. Шевеление затихло. Пахло гарью и пылью. Смеркалось. Бой отполз в сторону, как раненый ящер, волоча окровавленный хвост. Он хлебнул из походной фляги. Стер с лица пот и копоть. Сел и задумался: «Начерта я все это делаю? Я, человек, венец божьего мастерства и царь природы, выпускаю кишки, отрезаю головы и перерезаю горла. Ради чего все это? Кто я, Господи? Что я такое? Человек ли я или зверь? Тварь ли я дрожащая или Достоевского читал?»
Продолжало смеркаться. Запел соловей. Подошла Матрена, белея в сумерках молочными грудями и коленями. Он мучительно разлепил спекшийся рот и что-то промычал. Матрена задрала юбку, села на него сверху и сделала все сама. Стиснутый потными ляжками, молочно белеющими в темноте, он продолжал мучительно раздумывать, зачем все это? Смеркнулось. Соловей продолжал петь. Издалека донесся выстрел из ППС-43 и соловей замолчал. Густо пахло кровью, гарью, прелью и гнилью.
Как в замедленной киносъемке из-за лесочка шагом выезжала вражеская конница. Он отодвинул Матрену и поправил ремень своего АК-47 М с укороченным стволом. Резко встал, развернулся на пятке, ударил снизу, коротко, без замаха. Страшный удар пополам разорвал вражеского коня. Черномордый янычар, тоненько визжа, кинулся ему на грудь. Отбросил пинком. Слева чей-то кулак. Отбил не глядя. Сзади навалились трое, пока падал на спину и давил заплечным вещмешком этих, краем глаза не переставал мониторить пространство. Еще семеро. У одного граната РПГ-21. Обезвредить его первым, потом добить остальных. Вложив все силы в бросок, он кинулся головой вперед, метясь в ширинку главного... Наступало утро. Враги бежали, волоча убитых, как раненых ящеров. Кишки дымились. Скользкие. Матрена белела молочными коленями, уже мертвая. Он поскользнулся на кишке, мучительно раздумывая: «Зачем все это?»
Ее захлестнула феерия чувств. Она не могла выразить, как больно и сладко щемит где-то в глубине, там, где рождается теплый цветок зарождающегося притяжения. Он посмотрел таким взглядом, который исключал двойные толкования. Она ответила робким, почти мимолетным прикосновением руки, обтянутой кружевом. Рука куклы, механическая маленькая ручка в гипюре с пуговками, словно принадлежащая другой женщине, совершила это преступление — прикоснулась к ворсистому рукаву его шинели на долю мгновения и снова упала вниз, словно обессилев от того, что только что сделала. Он вздрогнул всем телом, мучительно и сильно, как большое животное, как конь или медведь. По спине шинели до самого хлястика прошла крупная волна дрожи. Его губы шевельнулись раз, и второй, он словно тренировался перед тем, как произнести слова, после которых не будет пути назад. Она смотрела на него, понимая, что вот сейчас он все-таки совладает с собой и слова вырвутся из его крупного мужского рта и ее жизнь изменится окончательно и навеки, у нее уже нет выбора, нет, все выборы закончились после преступления кружевной перчатки, есть только одна дорога, один предвечный и извечный путь — туда, за ним, с ним, навсегда, до конца, пока не разделит их равнодушная завеса вечности. Она так и не услышала роковых слов, хотя он, несомненно, их произнес, ведь произнес же он что-то перед тем, как сжать ее в невыносимых объятиях и приникнуть к ее трепещущим губам своим жадным ртом.
Так вот, собсно, у меня вопрос. Какие писатели-мужчины, по вашему, пишут «женскую» или даже «бабскую» литературу? Хочу составить список.